Дмитрий Шепелев: На военной кафедре университета меня недолюбливали из-за длинных волос (ФОТО)

Популярный телеведущий рассказал, почему не празднует 23 февраля.

Популярный белорусский телеведущий Дмитрий Шепелев, который вместе со своей возлюбленной, известной певицей Жанной Фриске совсем скоро станут родителями, поделился с читателями своего блога занимательной историей. Телеведущий рассказал о том, почему он не празднует День защитника Отечества.

Оказывается, Дмитрий проходил военную подготовку на кафедре университета, в котором учился. Шепелев уверен, что его невзлюбили сразу из-за длинных волос и того, что он работал на телевидении. Об этом ведущий написал в своём блоге:

“На военной кафедре Университета меня недолюбливали: пижон и выскочка, мальчик из телевизора, еще и ведет что-то там по радио. Но больше всего раздражали мои длинные волосы”. 

Дело в том, что популярный телеведущий никак не мог расстаться со своими роскошными волосами, а причёска под ноль была обязательным требованием устава военной кафедры. Дмитрий всеми способами пытался сохранить густую шевелюру:

“Я принес справку с работы, о том что длинные волосы – часть имиджа, эфирный образ, который ну никак нельзя нарушать. Хитрость же заключалась в следующем: справка была … с радио. Мою насмешку раскрыли не сразу, а когда всё же дошло, пришлось нести бумажку уже с телевидения”. 

В итоге Дмитрию Шепелеву всё же помогли:

“Помощь пришла откуда и ждать не стоило: сам полковник, глава кафедры, отвел меня в сторону и сдержано пообещал помочь. Настоящий офицер не брал взяток, но от украинской горилки и импортных сигарет отказаться не мог. Итак, день до присяги. Я щуплый юнец в военном городке стою напротив подъезда моего спасителя с пакетом призывно бряцающим стеклом при каждом шаге. Навстречу выходит полный, немолодой мужчина. На нем майка-алкашка, треники с пузырями на коленях и сандалии на босу ногу. Завершала образ белая панама. Да. Это был полковник. Так он выглядел по выходным. Пригласил подняться. Мы вошли. Он достал два стакана, разлил до краев водку и протянул мне одну сушку. “За присягу!” – трубным голосом скомандовал он и опрокинул стакан. После показывал фотоальбом, где среди прочих почему-то запомнился его снимок с Димой Маликовым. Но жемчужиной альбома была фотография самого полковника в юности. “А ведь я тебя хорошо понимаю”, – цедил он мне, уже основательно поплывшему. “Я ведь сам был такой же … Мулявин … Песняр!”. На снимке красовался мой полковник с густыми усами, спущенными до подбородка, и волосами до плеч. “Не волнуйся, помогу я тебе.” 

“Я плохо запомнил, как возвращался домой. Помню мутное утро следующего дня и как от водки крутило в животе. Поверх белой сорочки и костюма тройки на груди у меня красуется промасленный по случаю присяги калашников, я чеканю слова присяги. Кафедра окончена. Через день я постригся. С тех пор 23 февраля я не отмечаю. Никак. Остальных с праздником!”.